Размышления о «Прологе» Н.Г. Чернышевского — РМП

Публикуется как дискуссионный материал (см. примечания). В ходе публикации материала между автором и редактором возникла полемика; в духе "пусть расцветают сто цветов" она публикуется полностью.

Лисицын Максим Иванович

Пушкин в русской литературе действительно был революцией. Отрицать это и соотносить его сладкий и довольно высокохудожественный лимонад с кислым и просроченным квасом XVIII века было бы довольно глупо. Однако с самим характером пушкинской революции надо еще определиться.

Многие (в том числе и в сталинское время) пытались поставить ее выше небес, преподнести как колоссальный скачок в процессе становления русской нации и первый грандиозный подъем подлинно русской литературы. Безусловно, деятельность Пушкина способствовала в некоторой степени данным процессам. Но в такой ли колоссальной мере? Это уже вопрос более дискуссионный.

Суть любой революции заключается в ломке старых общественных принципов и в установлении новых – более передовых и более прогрессивных. Какие-то революции делают это с огромным трудом, через архаичные формы, останавливаются на половине пути или даже возвращаются окольными путями обратно. Какие-то революции делают это со всем размахом, в явной и открытой форме, во всей тотальности, доводят дело переустройства мира до конца и потому становятся Великими Революциями.

Пушкинская революция, как бы не старались ее объяснить и поднять русские литературоведы, такой великой революцией не является. Ее максимальный удел – это бюргерско-буржуазный немецкий 1525 год. Может быть, при большой натяжке ветхозаветный английский 1649 год. По своему духу, по своему накалу она совершенно не дотягивает до огненного 1793 года, стершего с лица Парижа все феодальные порядки и изменившего ход не только истории Франции, но и истории всего мира¹.

Проблема наша заключается в том, что русское литературоведение (да и советское также) на протяжении многих столетий пыталось одеть Пушкина, этого бюргера образца 1525 года в одежду пламенного революционера Национального Конвента образца 1793 года². В результате получилась одна сплошная нелепица, а вернее, огромная проблема.

Русский литературный 1525 год объявили русским литературным 1793 годом, подняли его до небес и тем самым забыли про настоящий русский литературный 1793 год, который прогремел уже после смерти Пушкина, прогремел вопреки всем желаниям азиатского деспотического режима, мечтавшего задушить развитие русской литературы³.

«Русская литература действительно после того и начала расти, когда Белинский показал, что в России письма еще действительно и нет, что Пушкин сам еще не писал, да и ему еще нечего очень молиться»⁴. Пушкин – это еще не подлинная русская литература. Пушкин – это только ее преддверие. Может быть преддверие более грандиозное, чем Ломоносов, Тредиаковский или тот же Белинский, но именно преддверие. Именно подготовительный 1525 год, если перекладывать на язык общественных революций.

Подлинная русская литература (как по внешней форме, так и по внутреннему идейному содержанию) пришла позже. Пришла тогда, когда впервые в истории русского писательского дела русский человек наиболее ярко и живо, наиболее сильно и мощно отразил в своем произведении традиционный русский национальный характер, русский психический склад и сразу же с отвращением отказался от него в силу его пошлости и мерзости.

С эпохального романа «Пролог», написанного величайшим русским гением XIX века Николаем Чернышевским в сибирской ссылке, и начинается настоящая русская литература в самом благородном смысле этого слова. Начинается русский литературный 1793 год.

Так уж исторически сложилось⁵, что в силу исторических причин (оккупации Руси монголами и преодоления этой оккупации через двурушническую московскую тактику, основанную на слепом подчинении хану и убийствах всех подлинных патриотов Руси) после освобождения от ига русская народность вышла на божий свет с самым реакционным, с самым черным психологическим складом во всемирной истории – складом рабов-завоевателей, мечтающих о всемирном господстве под ярмом азиатской деспотии⁶.

С таким национальным характером русская народность на протяжении нескольких столетий несла остальным народностям только зло и варварство, русское государство заслуженно стало именоваться форпостом всемирной реакции и главным врагом человечества⁷.

И в том-то и заключается величайшее историческое значение Николая Чернышевского, что он первый в истории русского народа в полной мере осознал всю убогость и мерзость этого национального характера и открыто, публично отбросил его, совершив грандиозный эпистемологический разрыв со старорусским национальным мышлением.

Безжалостно обличая на страницах «Пролога» русских как жалкую нацию рабов, бичуя их как плохой и пошлый народ, который даже не может вступиться за собственных заступников, выражая искреннее сожаление, что во время Крымской войны войска союзников не смогли взять Москву и Санкт-Петербург, Николай Чернышевский поступает как подлинный русский патриот, готовящий таким радикальным образом своих соотечественников к переезду из свинарника в цивилизованный мир⁸.

И в силу того, что в «Прологе» в такой мощной форме литературно выражен этот новый русский национальный характер, основанный уже на глубоком демократизме, революционности и социализме, в силу того, что в «Прологе» с огромной наэлектризованной силой совершается разрыв со старым русским психологическим складом рабов-завоевателей, в силу того, что в «Прологе» блестяще художественно отражены представители старого (Чаплин) и нового (Левицкий) национальных характеров, а также сам непосредственный эпистемологический разрыв с русским духом варварства, рабства и мирового господства (Волгин), в силу этого с «Пролога» и начинается русская литература, основанная на новом национальном характере, а поскольку старый характер есть самое мерзкое гнилье, какое только есть на свете, то можно сказать, что с «Пролога» русская литература начинается именно как русская литература, и все прошлое есть лишь ее преддверие!⁹

Идя по стопам своих предшественников (Радищева, Белинского), Николай Чернышевский стал первым русским человеком, полностью избавившимся от монголоизма¹⁰ и самого страшного варварства. И став первым духовно свободным русским человеком¹¹, Николай Чернышевский принялся изо всех сил хлестать всю остальную нацию за ее дикое азиатское рабство, закладывая основы для ее будущего свободного развития во всех сферах человеческой жизни. И как бы страшно не ненавидели за это великую фигуру Чернышевского цари, генсеки и президенты¹², как бы они не пытались втиснуть русский народ в стойло его старого рабского духа, как бы они не загоняли русскую нацию в ее прежние рамки, как бы они не культивировали в ней былую дикость, все-таки наступит день, когда русский народ сможет сказать:

Он, павший жертвой нашего раболепия, первый хлыстал нас за нашу дикость, и потому он:

Наш великий учитель

Отец русской литературы

Отец русской нации¹³.

Заметки о примечаниях редакции РМП относительно статьи «Размышления о «Прологе»»

«Почему А.С. Пушкин был «бюргером», автор объяснять не считает нужным. За протестантизм Пушкин, как известно, не выступал, по своей сословной принадлежности он был дворянином, к тому же весьма древнего рода. В целом бюргерское или буржуазное мышление Пушкину было совершенно чуждо»

Рекомендуем прочитать стихотворение А. С. Пушкина «Моя родословная» от 1830 года, в котором он на протяжении множества строф раскрывает собственную мещанскую сущность. Во взаимосвязь понятий «мещанство» и «бюргерство» мы углубляться не будем, но отметим, что в немецком переводе этого стиха во фразе «я мещанин» слово «мещанин» переводится как «Bürgerliche».

«Известно, что Пушкин, как и все передовые люди (представители дворянской интеллигенции) сочувствовал идеям Французской революции, но после неудачи восстания декабристов в 1825 г. перешел на реакционные и консервативные позиции. Однако, это не дает решительно никаких оснований объявлять его «бюргером»».

Все абсолютно логично: сочувствовал буржуазной революции, но потом пал под властью князей. Напоминает как раз-таки историю многих бюргеров времен немецкой раннебуржуазной революции.

«Русский исторический процесс, хотя в общем и проходил через все этапы, свойственные общеевропейскому, отличается своеобразием и напрямую проводить аналогии с событиями европейской истории поэтому бессмысленно. Аналогией Реформации у нас можно считать движение старообрядцев, однако, оно было в конечном счете разгромлено самодержавием и загнано в подполье и на окраины империи. Буржуазная революция в России произошла только в 1905-1917 гг. Что касается литературы, то хотя конечно она связана с политическим процессом множеством нитей, она развивается по своей логике».

В статье говорилось про соответствие духа тех или иных писателей духу тех или иных общественных событий. Причем тут это? М. Н. Драгоманов и А. В. Луначарский писали, например, что украинский поэт Т. Г. Шевченко по духу своих произведений был похож на английского буржуазного революционера XVII века. Почему в одном случае мы можем делать такие сравнения, а в другом не можем? Чем «Размышления о «Прологе»» в использовании этого сравнительного приема хуже работы Драгоманова «Шевченко, украинофилы и социализм» или работы Луначарского «Великий народный поэт»?

«В целом весь период развития русской классической литературы, начиная от предшественников Пушкина и кончая А.П. Чеховым (уже прямо образцово буржуазно-демократическим писателем), можно считать временем постепенного развития и в конечном счете торжества буржуазно-демократической культуры, которая пришла на смену дворянско-феодальной. Но в силу деформированности русского исторического процесса, ущербного развития капитализма с кучей феодальных пережитков, что автор подметил совершенно верно, хотя и выразил в чересчур грубых выражениях, окончательно в русской литературе 1793 г. так и не смог победить, он все время откладывался, и в итоге наступила уже пролетарская, а не буржуазная революция».

Почему не победил? Некрасов, Салтыков-Щедрин, Чернышевский, Помяловский – это триумфальное шествие русского литературного 1793 года, который потом вместе с Горьким, Серафимовичем, Фурмановым, Луначарским перерос в русский литературный 1917 год.

«Данное заявление автора является воспроизведением определенных политических клише, утвердившихся в Европе в XVIII-XIX вв. (ср. например известную фальшивку, «Завещание Петра Великого») в связи с появлением и ростом могущества Российской империи и обострением ее соперничества с другими европейскими державами. В действительности, роль т.н. татаро-монгольского ига в русской истории сильно преувеличена, кроме того, как-то странно забывать о том, что иго было свергнуто в результате героической борьбы русского народа, который принес ради этого немало жертв. Истоки русского абсолютизма имеет смысл искать не только в Золотой Орде или Византии (у последней русские унаследовали гораздо больше), но и в Европе, где самый грубый деспотизм был вполне в порядке вещей и в период Возрождения, и в Новое время».

Редакция, видимо, считает, что вождь мирового пролетариата Карл Маркс был всего-навсего воспроизводителем политических клише, потому что «политику, начертанную Иваном I Калитой, проводили и его преемники: они должны были только расширить область ее применения. Даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином. Впоследствии Петр Великий сочетал политическое искусство монгольского раба с гордыми стремлениями монгольского властелина, которому Чингисхан завещал осуществить свой план завоевания мира» (К. Маркс, «Разоблачения дипломатической истории XVIII века»), а также «ее (то есть России – наше примечание) методы, ее тактика, ее приемы могут изменяться, но путеводная звезда этой политики — мировое господство, остается неизменной» (К. Маркс, «Речь на польском митинге в Лондоне 23 января 1867 года»).

«У русского народа, действительно, есть свои отрицательные черты, но подобные особенности национального характера есть не только у них, но и у других европейских народов. Если говорить о деспотизме, то в русской истории он занимает большое место, но то же самое можно сказать и о борьбе против него; был Аракчеев, но был и Радищев, не говоря уже про Чернышевского»

У других народов тоже есть деспотизм и отрицательные черты, но у русского народа эти черты самые варварские. Об этом уже писалось у К. Маркса в статье ««Разоблачения дипломатической истории XVIII века» и в статье М. И. Лисицына «Свое рабское прошлое», ранее опубликованной на сайте РМП.

«Российская империя действительно выступала как форпост европейской реакции в период 1815-1856 гг., наряду с такими европейскими державами, как Австрия, Пруссия и Франция эпохи реставрации, вместе с Австрией она сыграла самую неблаговидную роль в подавлении революции 1848-1849 гг. Однако, во-первых, она была в своей роли не одинока, во-вторых, это был конкретный исторический период»

Опять-таки, обратимся к Карлу Марксу и Фридрихом Энгельсом и отметим, что цель России (достижения мирового господства) не менялась со времен Ивана Калиты и до взятия власти рабочим классом в Октябре 1917 года.

«Подобные взгляды высказывал также А.И. Герцен. Вопрос об их целесообразности мы оставим открытым. Отметим только, что воевала Россия отнюдь не с демократиями, а с такими государствами, как Франция эпохи Второй империи и Османская империя. Из них более или менее прогрессивной была только Великобритания, но и в этом случае, при гипотетической оккупации Великобританией территории Российской империи или ее части (как мечтал тот же Герцен) скорее всего там был бы установлен колониальный режим по типу Индии, т.е. феодальные отношения в деревне были бы сохранены, власть дворянства осталась бы нетронутой, но возможно, были бы для вида проведены некоторые поверхностные реформы. И далеко не факт, что было бы отменено крепостное право — это был большой риск, на который завоеватели бы не пошли. А вот «азиатская деспотия» Александра II на это осмелилась. Добавим для уточнения картины, что в период Крымской войны разгром России был крайне маловероятен, не рассматривался ее противниками и речь шла в конечном счете об оттеснении Российской империи из стратегически важных регионов, на которые претендовали ее соперники, что в итоге и произошло. Разумеется, никаких планов оккупации России с целью введения в ней «демократии» у них не было и не могло быть, хотя бы потому, что сами они были по большей части реакционными державами»

Кажется, что редакция не знакома с романом «Пролог», потому что Н. Г. Чернышевский говорил в нем совсем о другом: «русские привыкли считать свое войско непобедимым, свое государство могущественнейшим в Европе. Но вот они увидели, что враги безнаказанно вторглись в их страну, одерживают победу за победою над их войсками, принуждают их государство просить мира; -- что их государство принуждено с покорностью принять все условия, какие захотели продиктовать победоносные неприятели. Такого унижения не мог равнодушно перенести русский народ. С энергию справедливого гнева он потребовал отчета в том, как могло произойти падение его могущества. Нельзя было скрывать от него истину, потому что он чувствовал ее; должны были сознаться: причиною всех бед была прежняя система; должны были согласиться: надобно отвергнуть ее, необходимы радикальные реформы; весь государственный организм был фальшивым, гнилым механизмом, не имевшим в себе ничего действительно живого, ничего свежего и прочного, -- и все силы общества были подавляемы гнетом этой мертвой машины. Должны были согласиться: необходимо обновить все части государственного устройства, дать простор живым силам общества. Должны были согласиться: система механического угнетения была гибельною ошибкой, необходимо предоставить свободу развитию народа. Крымская война точно то же для России, что война тысяча восемьсот шестого года была для Пруссии. Я полагаю, что союзники взяли Петербург и Москву, как тогда французы Берлин, и во власти русского правительства оставалась только Пермь, как тогда у прусского – Мемель» (Н. Г. Чернышевский, «Пролог»). Иначе говоря, суть сводилось к тому, что не британцы должны построить в России демократию, а что русский народ получит от этих британцев по башке и сам начнет эту демократию строить.

«Вообще о становлении национального характера или национальной идентичности, можно говорить только в период капитализма. У феодальных обществ нет осознания себя как нации. Правильнее будет сказать, что Чернышевский способствовал становлению национального характера как такового, а не боролся со старым характером, потому что его не было. Было феодальное мировоззрение».

Можно согласиться, что непосредственно традиционный русский психический склад полностью оформился лишь после начала капиталистических реформ, но это никак не отменяет его реакционного характера.

«Данный термин (монголоизм – наше примечание), конечно, является сугубо эмоциональным, и не имеет никакого отношения к реальности»

Напомним также, «что русское государство является в своей политике по отношению к Европе и Америке представителем монголизма, это, конечно, истина, и притом ставшая теперь до того избитой, что она по плечу даже людям вроде Готфрида и остзейских заскорузлых юнкеров, мещан, попов и профессоров» (К. Маркс, «Письмо Людвигу Кугельману», 17 февраля 1870 года). Странно получается: у редакции сайта РМП этот термин «не имеет никакого отношения к реальности», а у К. Маркса он уже является «избитой истиной».

«А как же Радищев и Белинский? Почему они не были духовно свободными?»

Радищев и Белинский сделали много хорошего и важного для освобождения русского народа, но сами не смогли еще в полной мере порвать со всеми пороками того мировоззрения, которое потом приведет к формированию традиционного русского психологического склада. А. Н. Радищев, например, возводил в «Разрозненных заметках» современную ему Россию к государству Владимира Святого, которое как показали К. Маркс и Ш. Энгель, не имело к России никакого отношения. Что же касается В. Г. Белинского, то пусть он сам за себя все скажет: «что же касается до малороссиян, то смешно и думать, чтоб из их впрочем прекрасной, народной поэзии могло теперь что-нибудь развиться: из нее не только ничего не может развиться, но и сама она остановилась еще со времен Петра Великого; двинуть ее возможно тогда только, когда лучшая, благороднейшая часть малороссийского населения оставит французскую кадриль и снова примется плясать тропака и гопака» (В. Г. Белинский, «Статьи о народной поэзии»). Эти два великих человека, к сожалению, в полной мере еще не освободились от рабского русского духа и не смогли совершить с ним полного и тотального разрыва как это сделал Н. Г. Чернышевский.

«Не знаю насчет президентов, но генсеки относились к Чернышевскому очень даже положительно. А при президентах о нем практически забыли. Сейчас есть некоторые попытки представить Чернышевского противником революции, но не похоже, чтобы они исходили сверху».

Генсеки и Ленина с Марксом любили, но проводили совершенному противоположную политику. Также и с Чернышевским, но об этом мы поговорим особо в третьей части нашей трилогии.

«Что Чернышевский наш великий учитель, несомненно. Что он отец русской литературы, фактически неверно. Отцом русской литературы был Пушкин; если идти глубже, то М.В. Ломоносов (так считал В.Г. Белинский), а если уж совсем глубоко, то монах Нестор»

Пушкина можно назвать отцом литературы на русском языке, а Чернышевский есть отец русской национальной литературы. Чувствуете разницу?

«Что касается Чернышевского как отца русской нации, это мысль интересная, хотя и спорная. Почему тогда не Герцен, Белинский, Радищев, а то и Чаадаев? Автор это никак не поясняет. «Рабское прошлое» тот же Чаадаев бичевал не менее нещадно, Радищев вообще основатель русского освободительного движения (борьбы за свержение самодержавия) как такового».

Про Белинского и Радищева мы уже написали. Герцен по сравнению с ними стоит еще на одну ступень ниже (вспомните хотя бы все те тумаки, которые он получил от К. Маркса и Ф. Энгельса). А Чаадаев? Ну что же. Если редакция сайта РМП готова признать «Апологию сумасшедшего» национальным манифестом русского народа, то, пожалуйста)

Максим Лисицын

Примечания

1
Автор здесь проводит характерные для него смелые исторические аналогии, сравнивая немецкую Реформацию (по сути своей, раннебуржуазную революцию), Английскую буржуазную революцию и Великую французскую буржуазную революцию, с реалиями российского общества XIX в. Прим. ред.
2
Почему А.С. Пушкин был «бюргером», автор объяснять не считает нужным. За протестантизм Пушкин, как известно, не выступал, по своей сословной принадлежности он был дворянином, к тому же весьма древнего рода. В целом бюргерское или буржуазное мышление Пушкину было совершенно чуждо. Известно, что Пушкин, как и все передовые люди (представители дворянской интеллигенции) сочувствовал идеям Французской революции, но после неудачи восстания декабристов в 1825 г. перешел на реакционные и консервативные позиции. Однако, это не дает решительно никаких оснований объявлять его «бюргером». Прим. ред.
3
Русский исторический процесс, хотя в общем и проходил через все этапы, свойственные общеевропейскому, отличается своеобразием и напрямую проводить аналогии с событиями европейской истории поэтому бессмысленно. Аналогией Реформации у нас можно считать движение старообрядцев, однако, оно было в конечном счете разгромлено самодержавием и загнано в подполье и на окраины империи. Буржуазная революция в России произошла только в 1905-1917 гг. Что касается литературы, то хотя конечно она связана с политическим процессом множеством нитей, она развивается по своей логике. В целом весь период развития русской классической литературы, начиная от предшественников Пушкина и кончая А.П. Чеховым (уже прямо образцово буржуазно-демократическим писателем), можно считать временем постепенного развития и в конечном счете торжества буржуазно-демократической культуры, которая пришла на смену дворянско-феодальной. Но в силу деформированности русского исторического процесса, ущербного развития капитализма с кучей феодальных пережитков, что автор подметил совершенно верно, хотя и выразил в чересчур грубых выражениях, окончательно в русской литературе 1793 г. так и не смог победить, он все время откладывался, и в итоге наступила уже пролетарская, а не буржуазная революция. Прим. ред.
4
Н. М. Драгоманов, «Шевченко, украинофилы и социализм». Прим. автора.
5
М.И. Лисицын, «Свое рабское прошлое». Прим. автора.
6
Данное заявление автора является воспроизведением определенных политических клише, утвердившихся в Европе в XVIII-XIX вв. (ср. например известную фальшивку, «Завещание Петра Великого») в связи с появлением и ростом могущества Российской империи и обострением ее соперничества с другими европейскими державами. В действительности, роль т.н. татаро-монгольского ига в русской истории сильно преувеличена, кроме того, как-то странно забывать о том, что иго было свергнуто в результате героической борьбы русского народа, который принес ради этого немало жертв. Истоки русского абсолютизма имеет смысл искать не только в Золотой Орде или Византии (у последней русские унаследовали гораздо больше), но и в Европе, где самый грубый деспотизм был вполне в порядке вещей и в период Возрождения, и в Новое время. У русского народа, действительно, есть свои отрицательные черты, но подобные особенности национального характера есть не только у них, но и у других европейских народов. Если говорить о деспотизме, то в русской истории он занимает большое место, но то же самое можно сказать и о борьбе против него; был Аракчеев, но был и Радищев, не говоря уже про Чернышевского. Прим. ред.
7
Это даже не хочется комментировать. Российская империя действительно выступала как форпост европейской реакции в период 1815-1856 гг., наряду с такими европейскими державами, как Австрия, Пруссия и Франция эпохи реставрации, вместе с Австрией она сыграла самую неблаговидную роль в подавлении революции 1848-1849 гг. Однако, во-первых, она была в своей роли не одинока, во-вторых, это был конкретный исторический период. Прим. ред.
8
Подобные взгляды высказывал также А.И. Герцен. Вопрос об их целесообразности мы оставим открытым. Отметим только, что воевала Россия отнюдь не с демократиями, а с такими государствами, как Франция эпохи Второй империи и Османская империя. Из них более или менее прогрессивной была только Великобритания, но и в этом случае, при гипотетической оккупации Великобританией территории Российской империи или ее части (как мечтал тот же Герцен) скорее всего там был бы установлен колониальный режим по типу Индии, т.е. феодальные отношения в деревне были бы сохранены, власть дворянства осталась бы нетронутой, но возможно, были бы для вида проведены некоторые поверхностные реформы. И далеко не факт, что было бы отменено крепостное право — это был большой риск, на который завоеватели бы не пошли. А вот «азиатская деспотия» Александра II на это осмелилась. Добавим для уточнения картины, что в период Крымской войны разгром России был крайне маловероятен, не рассматривался ее противниками и речь шла в конечном счете об оттеснении Российской империи из стратегически важных регионов, на которые претендовали ее соперники, что в итоге и произошло. Разумеется, никаких планов оккупации России с целью введения в ней «демократии» у них не было и не могло быть, хотя бы потому, что сами они были по большей части реакционными державами. Прим. ред.
9
Автор, как всегда увлекается. Вообще о становлении национального характера или национальной идентичности, можно говорить только в период капитализма. У феодальных обществ нет осознания себя как нации. Правильнее будет сказать, что Чернышевский способствовал становлению национального характера как такового, а не боролся со старым характером, потому что его не было. Было феодальное мировоззрение. Прим. ред.
10
Данный термин, конечно, является сугубо эмоциональным, и не имеет никакого отношения к реальности. Прим. ред.
11
А как же Радищев и Белинский? Почему они не были духовно свободными? Прим. ред.
12
Не знаю насчет президентов, но генсеки относились к Чернышевскому очень даже положительно. А при президентах о нем практически забыли. Сейчас есть некоторые попытки представить Чернышевского противником революции, но не похоже, чтобы они исходили сверху. Прим. ред.
13
Что Чернышевский наш великий учитель, несомненно. Что он отец русской литературы, фактически неверно. Отцом русской литературы был Пушкин; если идти глубже, то М.В. Ломоносов (так считал В.Г. Белинский), а если уж совсем глубоко, то монах Нестор. Что касается Чернышевского как отца русской нации, это мысль интересная, хотя и спорная. Почему тогда не Герцен, Белинский, Радищев, а то и Чаадаев? Автор это никак не поясняет. «Рабское прошлое» тот же Чаадаев бичевал не менее нещадно, Радищев вообще основатель русского освободительного движения (борьбы за свержение самодержавия) как такового. Прим. ред.