Рафаил Самоделкин
Оценки кампании Большого Скачка 1958-1960-х гг. в Китае почти всегда негативны: «Википедия» называет её итоги «катастрофой», А.В. Меликсетов — советский и российский историк-китаист, провальной попыткой реализации «маоистской утопии», даже современная КПК — «левым уклоном».
Тиражируются мифы о «50 миллионов» китайцев, погибших от вызванного Большим Скачком голода, о «миллионах тонн выброшенной стали» и нанесении такого ужасающего удара по экономике Китая, что «оправляться» от его последствий потребовалось ещё долгие года, если не десятилетия.
Однако такие оценки имеют существенные расхождения с действительным положением дел, и гораздо больше общего с кучей мифов о сталинской индустриализации и «сталинских репрессиях» и об «агросоциалистах» красных кхмерах. Основной корпус мифов составляется за рубежом и каппутистами внутри партий [каппутисты — сторонники капиталистического пути], коим необходимо оправдывать своё существование и антикоммунистическую риторику. Мифы строятся на мещанском страхе экспроприации и запугивании нищенством при коммунистах, везде рисуются просто фантастические масштабы смертей и репрессий.
Большой Скачок незаслуженно остаётся без внимания многих российских марксистов за ширмой этих мифов.
На самом деле, Большой Скачок не привел к упадку промышленности и разорению страны, как это принято считать. Наоборот, в работе советского дипломата Т. Б. Кулика «Советско-китайский раскол: причины и последствия», отмечается, что общий стоимостной объем валовой продукции промышленности Китая за 1958-1960 гг. возрос в 2.3 раза — с 70.2 до 163.7 млрд. юаней, в тяжёлой промышленности объём продукции увеличился в 3.4 раза — с 31.7 до 109 млрд. юаней. А «годовой рост производства составил 31% в 1958 г., 26% — в 1959 г. и 4% — в 1960 г., то есть среднегодовой рост составил 20% в течение трёх лет Большого скачка», пишет французский экономист Жан Делен.
Более того, многие известные достояние промышленности современного Китая были основаны в период Большого Скачка. Так, по данным китайской статистики, на которую ссылается Р.А. Медведев в работе «Подъем Китая», промышленное производство возросло в период с 1957 по 1965 год на 98% (при этом автор выносит в целом отрицательную оценку политике 1958-1960 гг.). К примерам успешных предприятий можно отнести нефтегазовые месторождения Дацина, что были разработаны во время второго пятилетнего плана, промышленность деревни Хуаси, отчасти тяжёлая промышленность Чунцина и т.д.
Вот что писал Чжоу Энлай в 1966 гг.: «В течение этих пяти лет мы должны продолжить строительство промышленных баз в Северо-Восточном Китае, Центральном Китае и во Внутренней Монголии с черной металлургией в качестве их ядра; в частности, строительство новых промышленных баз в Юго-Западном Китае, Северо-Западном Китае и районе вокруг Саньмэнь. Ущелье с черной металлургией и гидроэлектростанцией в качестве основного источника энергии; продолжить строительство нефтеносных и цветных металлургических производств в Синьцзяне; предпринять энергичные усилия по использованию существующих промышленных баз в Восточном Китае; заставить Фули играть важную роль в промышленности Северного и Южного Китая; и активизировать геологическую разведку в Тибете, чтобы подготовить почву для его промышленного развития».
Ещё одним распространённым мифом о политике Большого Скачка можно назвать тезис, будто вся продукция производилась в доменных печах и вся она была столь низкого качества, что ее нигде нельзя было использовать.
Однако это не так. Большая часть кустарной стали действительно была низкого качества, но, как отмечает в своей статье «Большой скачок и народные коммуны» В. Шапинов с опорой на свидетельства французского журналиста Жана Эмиля Видаля, её использовали для нужд самих коммун. Из кустарной стали изготавливали плуги, мотыги и прочий сельскохозяйственный инвентарь. Однако такое производство составляло около 50% от всей произведённой стали, как отмечают Сюэ Мучао, Су Син и Линь Цзели в своей работе «Социалистическая трансформация национальной экономики в Китае». Другая часть стали производилась на крупных промышленных предприятиях, построенных в том числе с помощью Советского Союза и его специалистов. Эта сталь шла на промышленные нужды и нужды индустриализации: производство средств производства, механизации сельского хозяйства; укреплялась армия и флот.
Но самый расхожий миф Большого Скачка — это китайский вариант «голодомора», которым пугают ревизионисты и реакционеры. Как это было и с голодом в 1930-е годы в СССР, вся вина возлагается на Компартию, все его жертвы — это якобы жертвы коммунистического террора, а цифры голода называются просто чудовищные. В случае Китая называются 15 миллионов, 30 миллионов, 50 (!) миллионов человек. Причиной такого чудовищного голода называется чаще всего «отвлечение» Мао Цзедуном от сельскохозяйственных работ крестьян и истребление воробьёв. Однако так ли это всё и насколько масштабна трагедия?
Данный аспект хорошо разобрал Олег Торбасов в статье «Немного выдумок и правды о голоде в Китае на рубеже 1960-х». Если коротко, то главными источником таких расчётов является книга Юн Чжан и Джона Халлидея «Неизвестный Мао». Ее авторы строили свои расчеты о смертности от голода на избыточной смертности: «Китайские демографы вывели цифры уровня смертности за годы 1958—1961 — 1,2 процента, 1,45 процента, 4,34 процента и 2,83 процента соответственно. Средний уровень смертности за три года, предшествующие голоду и сразу после него, составил 1,03 процента: в 1957 году 1,08 процента, в 1962 году 1 процент и в 1963 году 1 процент. Уровень смертности, превышающий средний, мог быть вызван только недоеданием и непосильным трудом во время голода. Эта цифра «дополнительной» смертности составляет 37,67 миллиона человек».
«Откуда же Чжан взяла эти данные?» — задаётся вопросом Мак-Налли, и указывает два источника: статистический ежегодник Китая за 1986 г. и штатовского демографа Джудит Бэнистер — очевидно, имея в виду её известную книгу 1984 г. «Изменения китайского населения». Юн Чжан берёт данные из разных источников именно так, чтобы получить максимально возможный скачок смертности, а значит — число жертв, что довольно наглядно представлено на графике:
Как отмечает Торбасов, голод действительно был страшной трагедией для страны. Но антикоммунисты стараются упустить из виду, что его причиной, помимо несомненно допущенных китайскими руководителями ошибок и предательского разрыва экономических связей советскими ревизионистами, было чрезвычайное климатическое бедствие.
Ввиду засухи неудивительно, что большинство наводнений произошли из-за тайфунов. На материковый Китай их обрушилось больше, чем в любой год за предыдущие полвека,— одиннадцать с июня по октябрь; и каждый тайфун продолжался дольше обычного, до двадцати часов, а в среднем — десять часов. Кроме того, природа выкинула ещё один фортель. Тайфуны поражали не северо-запад как обычно, а север. Это усугубило их воздействие, поскольку означало, что никакие высокие горы их не отражали и меньше дождей достигло остальной части страны. За засухой и наводнениями последовали нашествия насекомых-вредителей и заболевания растений.
(Родерик Мак-Фаркухар (Roderick MacFarquhar), «Великий скачок 1958—1960 гг.» (The Great Leap Forward 1958–1960), 2-й том «Истоков Культурной революции» (The Origins of the Cultural Revolution), c. 322).
Ко всему прочему наложился и отзыв Советским Союзом своих технических специалистов, о чем мы ещё коснёмся ниже.
Что насчёт количества умерших от голода? Здесь всё гораздо туманней. Во-первых, существует проблема со статистикой того периода. Политика Большого Скачка предполагала перемещение значительных трудовых ресурсов китайской деревни в города для обеспечения темпов индустриализации. Учитывая огромное население Китая, бюрократизм на местах и накладывание чрезвычайного голода, у демографов возникает проблема «выпадения» целых миллионов и десятков миллионов граждан из статистики.
Во-вторых, существует проблема в методике. Такие высокие данные о смертности следуют из сопоставления ожидаемой численности населения с фактической численностью. Этот метод исходит из постоянства прироста населения, что далеко от действительности в бурные периоды истории типа революции. Кроме того, эта статистика также основывается на данных, предоставленных буржуазией и ревизионистами.
Учитывая все эти проблемы, необходимо критически подходить к данным о статистике, но совершенно точно будет неуважением к умершим использовать фантастические числа по типу 50-ти миллионов, превращающих жертв голода в аргумент в пользу «кровожадности» коммунистов и Мао Цзэдуна. Для точной и актуальной оценки требуется отдельное изучение темы и долгая кропотливая работа, а пока можно довериться ведущему буржуазному исследователю Родерику Мак-Фаркуару, который называет жертвами голода по минимальным оценкам 16,4 млн человек.
Как можно видеть, вокруг политики Большого Скачка существует огромное, просто немыслимое число мифов и откровенной лжи, которая пронизывает всю историческую науку и множество работ по этой теме. Причину такого искажения объяснял ещё Ленин:
«Известное изречение гласит, что если бы геометрические аксиомы задевали интересы людей, то они наверное опровергались бы. Естественно-исторические теории, задевавшие старые предрассудки теологии, вызывали и вызывают до сих пор самую бешеную борьбу. Неудивительно, что учение Маркса, которое прямо служит просвещению и организации передового класса современного общества, укалывает задачи этого класса и доказывает неизбежную – в силу экономического развития – замену современного строя новыми порядками, неудивительно, что это учение должно было с боя брать каждый свой шаг на жизненном пути. Нечего говорить о буржуазной науке и философии, по-казенному преподаваемых казенными профессорами для оглупления подрастающей молодежи из имущих классов и для «натаскивания» ее на врагов внешних и внутренних».
В.И. Ленин, «Марксизм и ревизионизм»
Однако если политика Большого Скачка не была «трагедией», «безумием», а была относительно успешной (не без своих минусов и ошибок, самокритику по которым приносил перед партией и народом и сам Мао Цзэдун), то в чем причины её свертывания?
Исследуя этот вопрос, можно выделить четыре основные причины:
1) Причина внутриэкономическая — индустриализация, как отмечает В. Шапинов, была крайне быстрой, что приводило к повышенной нагрузке на транспортную систему и к её износу. Быстрый рост вел к большему товарообмену, что в условиях отсутствия упора на модернизацию логистики привело к серьёзным трудностям в функционировании народного хозяйства.
2) Причина внутриполитическая — столь быстрый рост и укрепление социалистического хозяйства вызвали усиление противодействие со стороны каппутистов и уклонистов в партии, стремившихся обратить вспять социальные преобразования, в том числе и народные коммуны.
3) Причина внешняя — отзыв специалистов СССР из Китая. Обострение противоречий между социал-империалистическим Советским Союзом, проводившего в этот период чистку настоящих коммунистов в партии и госаппарате, подавлявшего народные выступления против ревизионистов и реставрировавшего капитализм, и социалистическим Китаем, раскол соцлагеря и противостояние КПК всё более откровенно реакционной политике и риторике КПСС, привели к попыткам хрущевской клики задушить китайских трудящихся экономически, причём не безуспешно. Советский Союз прервал свою индустриальную помощь в 1960 г., вызвав фактически паралич большей части промышленности Китая. По договорённости с Советским Союзом, он должен был построить около 300 современных промышленных предприятий, но к 1960 г. были завершены только 154, тысячи советских специалистов, находящихся в Китае для оказания помощи индустриальному развитию, выехали в течение месяца, забрав с собой свои проекты и остановив отгрузку поставок.
Иисак Дойчер также отмечал:
«[Специалисты]… получили указание забрать у китайцев всю документацию, связанную с планами строительства, всю проектно-техническую и патентную документацию, в результате чего огромное количество китайских предприятий сразу остановилось. Китайцы вкладывали большие средства в строительство — теперь все инвестиции были заморожены. Огромное количество наполовину смонтированного оборудования осталось ржаветь под открытым небом, неоконченные строения были заброшены. Бедной стране, лишь начавшей поднимать свою промышленность, был нанесён тяжелейший удар. Почти на пять лет индустриализация страны была приостановлена, а затем долгое время развивалась медленными темпами. Миллионы рабочих оказались без работы и без средств к существованию и вынуждены были вернуться в деревню, которая сама постоянно страдала от наводнений, засухи и недородов».
И. Дойчер, «Незавершенная революция»
4) Причина внешняя — голод. Да, тот самый голод конца 1950-х — начала 1960-х годов привёл к падению темпов производства и вынудил сместить приоритеты с индустриализации на обеспечение продовольственной безопасности.
Таким образом, политика Большого Скачка в современной российской и даже мировой историографии требует серьёзной проработки, изучения и переоценки, отделения ревизионистской и реакционной мифологии от истины ошибок и проблем Скачка.
Имеющиеся источники не позволяют говорить об однозначном провале Большого Скачка. Справедливо скорее говорить об успехах 1950-х (перевыполнение планов производства стали и сельхозпродукции, создание новых ирригационных сооружений и введение в сельхозоборот новых земель, механизация и электрификация, введение народных коммун и т.д.), и трудностях 1960-х (голод, на размах которого оказал влияние отзыв специалистов и высокая нагрузка на транспортную систему; наступление правых, некоторый бюрократизм).
Большой Скачок для Китая почти также важен, как для СССР сталинские пятилетки, однако в силу внешних причин он был временно заморожен до культурной революции.